Неточные совпадения
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для
человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться
жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
Они были порождение тогдашнего грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую
жизнь одних воинских подвигов и закалился в ней душою, не чуя
человечества.
По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия, вследствие каких-нибудь комбинаций, никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием
жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан… устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему
человечеству.
В ней говорится, что
человечество — глупо,
жизнь — скучна, что интересна она может быть только с богом, с чертом, при наличии необыкновенного, неведомого, таинственного.
— Теперь дело ставится так: истинная и вечная мудрость дана проклятыми вопросами Ивана Карамазова. Иванов-Разумник утверждает, что решение этих вопросов не может быть сведено к нормам логическим или этическим и, значит, к счастью, невозможно. Заметь: к счастью! «Проблемы идеализма» — читал? Там Булгаков спрашивает: чем отличается
человечество от человека? И отвечает: если
жизнь личности — бессмысленна, то так же бессмысленны и судьбы
человечества, — здорово?
Самгин не впервые подумал, что в этих крепко построенных домах живут скучноватые, но, в сущности, неглупые люди, живут недолго, лет шестьдесят, начинают думать поздно и за всю
жизнь не ставят пред собою вопросов — божество или
человечество, вопросов о достоверности знания, о…
Ее писали, как роман, для утешения людей, которые ищут и не находят смысла бытия, — я говорю не о временном смысле
жизни, не о том, что диктует нам властное завтра, а о смысле бытия
человечества, засеявшего плотью своей нашу планету так тесно.
— История
жизни великих людей мира сего — вот подлинная история, которую необходимо знать всем, кто не хочет обольщаться иллюзиями, мечтами о возможности счастья всего
человечества. Знаем ли мы среди величайших людей земли хоть одного, который был бы счастлив? Нет, не знаем… Я утверждаю: не знаем и не можем знать, потому что даже при наших очень скромных представлениях о счастье — оно не было испытано никем из великих.
— Что ж? примем ее как новую стихию
жизни… Да нет, этого не бывает, не может быть у нас! Это не твоя грусть; это общий недуг
человечества. На тебя брызнула одна капля… Все это страшно, когда человек отрывается от
жизни… когда нет опоры. А у нас… Дай Бог, чтоб эта грусть твоя была то, что я думаю, а не признак какой-нибудь болезни… то хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы… А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего блага, нашей…
У него не ставало терпения купаться в этой возне, суете, в черновой работе, терпеливо и мучительно укладывать силы в приготовление к тому праздничному моменту, когда
человечество почувствует, что оно готово, что достигло своего апогея, когда настал бы и понесся в вечность, как река, один безошибочный, на вечные времена установившийся поток
жизни.
Что мне за дело о том, что будет через тысячу лет с этим вашим
человечеством, если мне за это, по вашему кодексу, — ни любви, ни будущей
жизни, ни признания за мной подвига?
Принципиально допустима возможность духовной
жизни без материальных знаков и орудий, но это предполагает иной уровень духовной действительности, которого не достигло сейчас
человечество и мир.
Борьба идет на духовных вершинах
человечества, там определяется судьба человеческого сознания, есть настоящая
жизнь мысли,
жизнь идей.
Россия не играла еще определяющей роли в мировой
жизни, она не вошла еще по-настоящему в
жизнь европейского
человечества.
Миссия эта лежит не в сфере высшей духовной
жизни, но она нужна во исполнение исторических судеб
человечества.
В первоначальном фазисе своего развития
человечество не могло выковывать хозяйственных орудий борьбы за
жизнь без религиозной санкции.
Русская интеллигенция, освобожденная от провинциализма, выйдет, наконец, в историческую ширь и туда понесет свою жажду правды на земле, свою часто неосознанную мечту о мировом спасении и свою волю к новой, лучшей
жизни для
человечества.
Вместе с Парижем пережило новое
человечество медовый месяц свободной
жизни и свободной мысли; великую революцию, социализм, эстетизм, последние плоды буржуазного атеизма и мещанства.
Вся
жизнь наша должна быть ориентирована на конкретных идеях нации и личности, а не на абстрактных идеях класса и
человечества.
Быть может, после этой войны будет лучше понятно, что случилось с
человечеством после властного вступления машины в его
жизнь.
Национальность есть индивидуальное бытие, вне которого невозможно существование
человечества, она заложена в самих глубинах
жизни, и национальность есть ценность, творимая в истории, динамическое задание.
Это давно уже обнаружено горьким опытом
жизни европейского
человечества, который должен был бы научить нас недоверию к чисто внешним формам и к прекрасной фразеологии равенства, братства и свободы.
В самых причудливых и разнообразных формах русская душа выражает свою заветную идею о мировом избавлении от зла и горя, о нарождении новой
жизни для всего
человечества.
Но единое
человечество не есть только абстракция мысли, оно есть известная ступень реальности в человеческой
жизни, высокое качество человека, его всеобъемлющая человечность.
Если идти назад по линии материального развития
человечества, то мы не дойдем до свободного и цельного духа, а дойдем лишь до более элементарных и примитивных форм материальной
жизни.
Этот дух, совсем не противоположный правде демократических программ, прежде всего требует личного и общественного перевоспитания, внутренней работы воли и сознания, он ставит судьбу общественности в зависимость от внутренней
жизни человеческой личности, нации,
человечества, космоса.
Перед
человечеством становятся все новые и новые творческие задачи, задачи творческого претворения энергий, исходящих из темной, изначальной глубины бытия в новую
жизнь и новое сознание.
Эта мировая задача ныне острее стоит перед
человечеством, чем задачи внутренней
жизни кристаллизованных европейских государств и культур.
Известное состояние духовной действительности, в котором пребывает
человечество, неизбежно должно пользоваться материальными знаками, как орудиями, без которых не может реализовать себя духовная
жизнь.
Но эта ниспосланная нам война, может быть, самая страшная из всех бывших войн, есть во всяком случае страдальческое испытание для современного
человечества, развращенного буржуазным благополучием и покоем, поверившего в возможность мирной внешней
жизни при внутреннем раздоре.
Духовные силы России не стали еще имманентны культурной
жизни европейского
человечества.
Видишь: предположи, что нашелся хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же, всю
жизнь свою любивший
человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в насмешку, что никогда не в силах они будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
И действительно так, действительно только в этом и весь секрет, но разве это не страдание, хотя бы для такого, как он, человека, который всю
жизнь свою убил на подвиг в пустыне и не излечился от любви к
человечеству?
Иван Федорович прибавил при этом в скобках, что в этом-то и состоит весь закон естественный, так что уничтожьте в
человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую
жизнь.
Тема о смысле
жизни, о спасении человека, народа и всего
человечества от зла и страдания преобладала над темой о творчестве культуры.
Тогда
человечество может непосредственно перейти в вечную
жизнь.
Христос был один, являлся всего раз на этой земле, в этой истории
человечества; спасающее приобщение к Христу совершается для каждого данного человека в этой его
жизни.
И не мог осмыслить человек этой власти над ним естественного, обожествленного
человечества, человеческого общества, человеческого рода, вечно умирающего и вечно рождающего, беспощадно разбивающего все надежды личности на вечную и совершенную
жизнь.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей
жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего
человечества и всего мира, вера в возможность окончательного социального устроения
человечества и в верховное могущество науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Но врастание
человечества в божественную
жизнь есть процесс творческого и свободного волевого устремления.
Но не знает история такого обострения в сознании вершин
человечества основных проблем
жизни, такого выявления основных противоречий
жизни.
Земная
жизнь человека и
человечества лишилась бы всякого религиозного смысла, если бы для каждого существа
жизнь эта не была неповторяемым делом спасения, если допустить возможность отложить дело спасения до новых форм существования (метемпсихоз) и перенести в другие миры.
Как можно отстоять религиозный смысл истории, если произошел такой крах с самой религиозной эпохой, что пропала у
человечества охота религиозно организовать
жизнь и религиозно направить историю?
Естественные религии организовали
жизнь рода, спасали
человечество от окончательного распадения и гибели, создавали колыбель истории, той истории, которая вся покоится на натуральном роде, на естественном продолжении
человечества во времени, но имеет своей конечной задачей преобразить человеческий род в богочеловечество, победив естественную стихию.
Но великая задача
жизни предстоит в том случае, если бессмертие может быть лишь результатом мирового спасения, если моя индивидуальная судьба зависит от судьбы мира и
человечества, если для спасения моего должно быть уготовлено воскресение плоти.
Эпоха не только самая аскетическая, но и самая чувственная, отрицавшая сладострастье земное и утверждавшая сладострастье небесное, одинаково породившая идеал монаха и идеал рыцаря, феодальную анархию и Священную Римскую империю, мироотрицание церкви и миродержавство той же церкви, аскетический подвиг монашества и рыцарский культ прекрасной дамы, — эпоха эта обострила дуализм во всех сферах бытия и поставила перед грядущим
человечеством неразрешенные проблемы: прежде всего проблему введения всей действительности в ограду церкви, превращения человеческой
жизни в теократию.
Стало быть, была же мысль сильнейшая всех несчастий, неурожаев, истязаний, чумы, проказы и всего того ада, которого бы и не вынесло то
человечество без той связующей, направляющей сердце и оплодотворяющей источники
жизни мысли!
— Так что же после этого, — горячился в другом углу Ганя, — выходит, по-вашему, что железные дороги прокляты, что они гибель
человечеству, что они язва, упавшая на землю, чтобы замутить «источники
жизни»?
— Да ведь всеобщая необходимость жить, пить и есть, а полнейшее, научное, наконец, убеждение в том, что вы не удовлетворите этой необходимости без всеобщей ассоциации и солидарности интересов, есть, кажется, достаточно крепкая мысль, чтобы послужить опорною точкой и «источником
жизни» для будущих веков
человечества, — заметил уже серьезно разгорячившийся Ганя.
Ты мне говоришь, что посылаешь… Я тут думал найти «Вопросы
жизни»,о которых ты давно говоришь. Я жажду их прочесть, потому что теперь все обращается в вопросы. Лишь бы они разрешились к благу
человечества, а что-то новое выкраивается. Без причин не бывает таких потрясений.